Наталья Дмитриева - Колос времени [СИ]

– Нет, скажите, скажите мне, – настойчиво затеребила его девушка. – Неужели наш род может быть менее почитаем, чем род господина де Мерикура?

– О Мерикурах мне ничего неизвестно, – сухо заметил Гиммель.

Элиза недовольно надула губы. Однако когда почтенный доктор пребывал в таком настроении, приставать к нему было бесполезно – в этом дочери барона успели убедиться на собственном опыте – поэтому, понаблюдав, как бегает по бумаге гусиное перо, девушка быстро заскучала. Подавив зевок, она без особого любопытства огляделась по сторонам, прошлась вдоль полки с книгами, по большей части принадлежавшими самому доктору, привычно понюхала пучки сухих трав, висящие на перекладинах в углу. Потом, наткнувшись на окровавленные тряпки в тазу, брезгливо сморщила нос, подергала маленькие чашечки весов и томительно вздохнула.

Доктор покосился на нее и отложил перо в сторону.

– Ну, фрейлейн, что еще у вас за беда? – спросил он добродушно, смягчая тоном некоторую резкость слов.

Но в этот момент внимание Элизы привлек новый, незамеченный сразу предмет – нечто, стоявшее на низкой деревянной подставке около стола и закрытое куском темной материи. Голубые глаза девушки радостно вспыхнули.

– Ой, вы его все-таки сделали! Это он, правда ведь? Он? Наш святой Грааль?

Доктор мягко перехватил ее нетерпеливо протянутые руки, помедлил немного, поцеловал и отпустил.

– Я бы назвал это просто сосудом, моя госпожа, – сказал он, слегка растягивая по своему обыкновению слова. – На святой Грааль сие мало похоже, и будет еще меньше, когда я его закончу. Зато вы и ваша сестра сможете настаивать в нем серебряную воду.

– Нет, это Грааль, наш Грааль! – упрямо возразила девушка, норовя заглянуть под покрывало. – Я хочу на него посмотреть!

– Помилуйте, фрейлейн, не могу же я показать вам половину работы… Нет, нет, я не для того пожертвовал бронзовым треножником! Когда чаша сия или, если уж вам так угодно, Грааль, будет закончена, я сам преподнесу ее вам на бархатной подушке. А сейчас будьте умницей и идите к себе.

– Нет, я хочу…

– Терпение, моя госпожа, терпение. Patientia virtus est***, – доктор притворно нахмурился, подталкивая девушку к выходу. – Ну же, идите… Пусть ангелы реют над вашей постелью, охраняя ваш сон. Да, именно ангелы… Идите же!

Насупившаяся Элиза с неохотой взялась за дверную ручку, но, помедлив, вдруг улыбнулась и с любопытством взглянула на Гиммеля.

– А вы видели ангелов, доктор Порциус?

– С тех пор, как я в вашем замке, я вижу их каждый день, – заверил тот девушку, возвращая ей улыбку.

Элиза, очаровательно раскрасневшись, хихикнула и выскочила за дверь. Продолжая смеяться, она сбежала вниз по ступенькам, миновала узкий переход и оказалась в закрытой галерее, идущей вдоль южной стороны паласа. Здесь Элиза остановилась и с тихим вздохом прижалась лбом к холодным оконным переплетам. Перед ее затуманившимся взором нарисовался ангельский лик, постепенно приобретающий знакомые, уже ставшие дорогими черты: удлиненный овал, гладкие светлые волосы, ровно спускающиеся на лоб, четко очерченный рот с припухлой нижней губой. Девушка мечтательно улыбнулась, но вместе с тем ей почему-то хотелось плакать, а в груди разливалась томительная истома, от которой тело как будто таяло.

– Матерь Божья, что со мной такое? – испуганно прошептала Элиза, невольно оглядываясь. В дальнем конце галереи ей послышались чьи-то шаги, и, внезапно смутившись оттого, что ее могут застать здесь с пылающим лицом и взволнованно блестящими глазами, она бросилась на женскую половину.

Здесь было гораздо теплей, чем в других частях здания, а в коридоре горели масляные светильники. К покоям дочерей барона и их старой тетки вели три одинаковые двери с бронзовыми фигурными ручками. Уже совсем было собиравшись открыть первую из них, Элиза вдруг передумала, на цыпочках прокралась по коридору и юркнула в последнюю, неслышно прикрыв ее за собой.

– Ты еще не спишь? Я так и думала… – выдохнула она, падая в низкое деревянное кресло с плетеной спинкой.

Ее младшая сестра в полотняной, собранной у горла рубашке и толстой шали, наброшенной на плечи, сидя перед зеркалом, переплетала волосы ко сну. Около кровати суетилась молоденькая служанка-латышка, водя грелкой под одеялом.

– Я собиралась ложиться, – ответила Мартина сестре, прикрывая ладонью зевок. – Завтра иду с девушками в лес за клюквой, вставать надо будет засветло.

При этих словах Элиза выпрямилась, недовольно поджав губы.

– Хороша же ты будешь, ей-богу! Ну никак не могу понять, что за радость благородной девице, ведущей свой род от Генриха Льва и императора Оттона, шастать по лесам и болотам, точно простой крестьянке! К лицу ли это тебе? Опомнись! Ведешь себя так, словно и не дворянская в тебе кровь!

– Что это ты вдруг вспомнила об императоре Оттоне? – насмешливо откликнулась Мартина и тут же обернулась, едва не свалившись со стула. – Ты ходила к доктору Порциусу?!

Элиза закусила губу, потом кивнула и радостно засмеялась, разом отбросив вид оскорбленной добродетели:

– Да, была! Дождалась, пока батюшка покинет трапезную, и проскользнула незаметно. Ох, Тине, представь: он почти готов!

– Наш Святой Грааль! – воскликнула Мартина. – Ты его видела?

– Нет, доктор запретил смотреть, пока он незакончен. Я видела только чуть-чуть, самый краешек, выглядывавший из-под покрывала… Мне кажется, там непременно будет изображен ангел. Что ты смеешься? Представляешь, доктор сказал, что мы сможем настаивать в ней серебряную воду!

Мартина сделала большие глаза и тоже рассмеялась.

– Что ж, об этом мы не читали у Вольфрама фон Эшенбаха, но серебряная вода – это тоже не плохо. Уверена, Парцифаль до такого бы не додумался…

– Тине!

– Я шучу!

– Ну, как ты вообще можешь так говорить?! Ведь когда мы вместе читали "Парцифаля", я видела – у тебя на глазах тоже были слезы. А теперь ты смеешься! Как ты можешь?

– Прости, Лизель… Ты права, я почти плакала, но это от жалости к несчастному королю Анфортасу. Что до Парцифаля, то мне он совсем не понравился. Не хотела бы я, чтобы мой рыцарь был таким… А ты? Лизель, что с тобой?

Элиза резко отвернулась, ее щеки горели. Слова Мартины о рыцаре из романа Эшенбаха причиняли ей странную боль, точно та по неведению жестоко посмеялась над ней самой. Мартина в недоумении тронула сестру за плечо, и Элиза отбросила ее руку. Смотреть на сестру сейчас было выше ее сил.

Томительное молчание прервал ворчливый голос служанки.

– Да будете вы ложиться, наконец? Постель вон стынет. Что же это, мне опять придется идти за углями?

– Сходишь, не развалишься! – прикрикнула на нее Элиза. Вспыхнувшая латышка выдернула грелку из постели и вышла из комнаты, стукнув дверью. – Как ты ее только терпишь! Она просто невыносима, дерзит в лицо, а ты ей потакаешь!